Забытый случай, дальний-дальний,
Мерцает в прошлом, как свеча...
В холодном БУРе на Центральном
Мы удавили стукача.
Нас было в камере двенадцать.
Он был тринадцатым, подлец.
По части всяких провокаций
Еще на воле был он спец.
Он нас закладывал с уменьем,
Он был 'наседкой' среди нас.
Но вот пришел конец терпенью,
Пробил его последний час.
Его, притиснутого к нарам,
Хвостом начавшего крутить,
Любой из нас одним ударом
Досрочно мог освободить.
Но чтоб никто не смел сознаться,
Когда допрашивать начнут,
Его душили все двенадцать,
Тянули с двух сторон за жгут...
Нас 'кум' допрашивал подробно,
Морил в 'кондее' сколько мог,
Нас били бешено и злобно,
Но мы твердили:
'Сам подох...'
И хоть отметки роковые
На шее видел мал и стар,
Врач записал:
'Гипертония',-
В его последний формуляр.
И на погосте, под забором,
Где не росла трава с тех пор,
Он был земельным прокурором
Навечно принят под надзор...
Промчались годы, словно выстрел...
И в память тех далеких дней
Двенадцатая часть убийства
Лежит на совести моей.
1964
