Я видел мертвенную желтизну,
И каменно все тело ее сжалось,
Ее оставили одну.
Я ждал, мне ничего не оставалось.
Двух лет до века не хватило ей,
И жизнь затаилась где-то в веках,
Там свет, нет-нет, но возвращался к ней,
Покамест за окном петух прокукарекал.
Пришла племянница, лекарства принесла,
И шевельнулась, близость чуя чью-то.
И руки подняла и веки разняла
И полегчало, уходила смута.
Я вышел в кухню, ждал, она войдет.
Вчера договорились мы о встрече,
А слово в ней не тронутым живет,
И в каждом — слышится ей — голос вечен.
Я вдруг сказал: столетний юбилей
Не за горами, праздновать как будем?
Столетней женщины что может быть страшней,
Такую видеть неповадно людям.
А вот мужчина, не страшит ни в сто,
Ни в двести. Я сказал: — Вы шутите, наверно.
И молча подал ей тюремных лет пальто,
Не дай Господь, соврать, сказать ей лицемерно.
Я только извиниться попросил
За странно охватившую строптивость.
Прощенный ею, Бога я просил
Продлить ей жизнь, но так не получилось.
1989
