Ирине Викторовой 
     Опять спектакль по радио звучит 
    И сердце мне, как пальцами, сжимает. 
    Мир, как театр, погаснув замирает, 
    И только память заревом горит. 
     Тут вечность: не пушинки не смахнешь. 
    На сцене - зал. А у окна в сторонке 
    О чем-то бурно спорит молодежь. 
    А ты сейчас стремительно войдешь, 
    Заговоришь и засмеешься звонко. 
     Я помню все до крохотного вздоха... 
    Теперь помчит по коридорам звон, 
    Ты стул чуть двинешь в сторону, и он 
    Вдруг, словно дед, прошамкает: 'Мне плохо...' 
     Спектакль идет. А вот теперь ты дома 
    Средь моря книг, средь бронзы и шкафов. 
    Я слышу легкий звук твоих шагов, 
    Почти до острой нежности знакомый. 
     Ты говоришь, но что ты говоришь, 
    Уже неважно. Главное не слово, 
    А звуки, звуки голоса грудного, 
    Который ты, как музыку, творишь. 
     А вот сейчас ты к шкафу подойдешь, 
    Положишь книгу и захлопнешь дверцу. 
    Ах, как щемит и радуется сердце, 
    Ты здесь, ты рядом, дышишь и живешь! 
     Накал завязки: злая правда слов 
    О подлости. Как будто ранят зверя. 
    И крик твой: 'Нет! Не смейте! Я не верю!' 
    И вся ты - гнев, и мука, и любовь! 
     А в зале нарастает напряженье, 
    Он здесь, он твой, волнений не тая. 
    Скрип кресла, возглас, кто-то от волненья 
    Чуть кашлянул, возможно даже, я. 
     Да, все с тобою, только позови. 
    И ты ведешь их трепетно и свято, 
    Как по тугому звонкому канату 
    К высокой правде, счастью и любви. 
     Кто выдумал, что время быстротечно, 
    Что бег его нельзя остановить? 
    Нет! Как мустанг, что выскочил беспечно, 
    Оно отныне взнуздано навечно, 
    И ты в седле, ты вечно будешь жить! 
     Спектакль идет. Он все еще со мной, 
    Ах, как мне жаль, что ты меня не слышишь! 
    Ты в двух шагах, живешь, смеешься, дышишь, 
    Ну просто хоть коснись тебя рукой! 
     Еще чуть-чуть, еще совсем немного - 
    И занавес бесшумно упадет, 
    И вмиг тебя и звезды у порога 
    Все два часа безжалостно и строго 
    От наших дней незримо отсечет... 
     Но вот и он. Постой, а что потом? 
    Потом - как буря вспыхнувшие лампы, 
    Оваций гулко падающий гром 
    И ты в цветах, стоящая у рампы... 
     А что еще, чего на пленке нет? 
    Еще - стук сердца птицей многокрылой, 
    Средь всех цветов - еще и мой букет 
    И шепот твой сквозь шум: 'Спасибо, милый!' 
     За окнами уныло тянет вой 
    Ветрище, как наскучивший оратор. 
    Твой легкий шаг, твой смех и голос твой 
    В Останкино, спеша уйти домой, 
    Скрутил в рулон усталый оператор. 
     Но ветер стих. И вновь такая тишь, 
    Что звон в ушах. И кажется до боли, 
    Что вот сейчас, сейчас ты позвонишь 
    Уже моя, без грима и без роли... 
     А впрочем, что мне милый этот бред?! 
    Не будет ни звонка, ни почтальона, 
    Ни нынче и ни через много-много лет, 
    Ведь нет туда ни почты, ни ракет 
    И никакого в мире телефона. 
     Но пусть стократ не верит голова, 
    А есть, наверно, и иные силы, 
    Коль слышит сердце тихие слова, 
    Прекрасные, как в сказках острова, 
    И легкие, как вздох: 'Спасибо, милый!'...