У центрального вокзала 
Дождь покрапывает вяло. 
Глухо. Никого. 
Вдоль стены орудья. В касках 
Азиаты. Пусто в кассах. 
Не узнаешь ничего. 
Взвод по-русски ни бельмеса, 
Никакого интереса, 
Сам не знает, где стоит. 
С нар солдат смела тревога,  
А куда свела дорога, 
Командир не говорит. 
Сплошь узбеки, да армяне  
Из пастушьей глухомани.  
Только русский командир.  
А вокруг соборы, шпили  
Тянутся в дождливой пыли,  
Непонятный взору мир. 
С ночи ничего не ели. 
Ни глотка воды. Присели, 
Врет скоро на обед. 
Да пристала к ним старуха. 
Тычет фото в глаз и в ухо - 
Окровавленный сюжет. 
И другая, помоложе,  
С фотографиями тоже,  
Непросохшими еще.  
Чуть не лезет на орудье: 
- Нелюди вы, а не люди.  
В мальчика стрелять, за что? 
Ничего не понимают.  
Автоматы поднимают,  
Так велит приказ.  
И темны слова пастушьи,  
Голоса все глуше, глуше,  
Да прицельней глаз. 
Где-то снова перестрелка.  
И застопорилась стрелка  
На больших часах.  
Кто-то вынуя рог пастуший,  
Ноту взял, да гордо сушит  
Непонятный страх. 
Перед готикою древней 
Азиатские деревни 
Не поймут, куда 
С ночи завела тревога, 
И велят держаться строго, 
И стоит орда. 
1986