Проплыла глубокий омут,
вышла на берег светла,
шла по берегу крутому,
колокольчики рвала,
к белокаменному дому
вдоль по городу прошла.
Так прошла — взлетали шторы
в стооконных корпусах,
тополя, как семафоры,
застывали на носках.
Все дорожки молча звали,
тихо кланялись цветы,
и звенели звоном стали
деревянные мосты.
И вполголоса спросили
горожанки у ворот:
— Кто такая, всех красивей,
вдоль по городу идет?..
Трижды я ходил обходом,
трижды шел навстречу ей,
поклонился мимоходом
в самой тесной из аллей.
Только дрогнули ресницы,
будто крылья синих птиц,
не могла остановиться,
не могла поднять ресниц.
Ночь спустилась. Дня не жалко.
Спи. А я приду к огню.
Невеселым горожанкам
небылицу сочиню:
как стоял в долине тополь,
по бокам — вершины гор,
этот тополь как закопан,
не поливан до сих пор.
В жажде сох, страдал в обиде,
неприметен и угрюм,
ничего кругом не видел
от своих угрюмых дум.
В жаркий месяц соловьиный,
в день — каленный добела,
между солнцем и долиной
тучка малая плыла.
Не сложила тучка крылья,
прогремела стороной,
тополь издали накрыла
синей тенью дождевой.
И увидел тополь: в мире
освеженный он стоит,
развернув над корнем шире
ветки теплые свои.
Перед ним — горит малина,
перед ним — за садом сад,
семицветна вся долина,
стоголосы все леса.
Весь малинник в птичьем свисте,
камни гор кругом гудят,
искры молний, трепет листьев —
всё — в предчувствии дождя.
1936
