Таксомоторная кибитка,  
трясущаяся от избытка  
былых ранений и заслуг, 
по сопкам ткет за кругом круг. 
Миную я глухие реки,  
и на каком-то там ночлеге  
мне чудится (хотя и слаб) 
переселенческой телеги  
скрип, и коней усталый храп,  
и мягкий стук тигриных лап,  
напрягшихся в лихом набеге, 
и крик степи о человеке, 
и вдруг на океанском бреге - 
краб, распластавшийся, как раб...  
С фантазиями нету сладу:  
я вижу, как в чужом раю,  
перемахнув через ограду, 
отыскивая дичь свою, 
под носом у слепой двустволки 
ободранные бродят волки...

Я их сквозь полночь узнаю.
А сторож-то! Со сторожихой
семидесятилетней, тихой! 
Они под жар печной - бока, 
пока созревшей облепихой
дурманит их издалека,
пока им дышится, пока 
им любопытны сны и толки,
пока еще слышны им волки,
и августа мягка рука,
пока кленовый лист узорный 
им выпадает на двоих...

Вот так я представляю их,
случайный бог таксомоторный,
невыспавшийся, тощий, черный,
с дорожных облаков своих.

1966