Синело утро. Было рано.
Москва измученно спала.
Вдруг в окна сквозь двойные рамы
послышались колокола.
И я взглянул на небо в страхе:
там, сквозь туман, издалека
ломились черные монахи...
А это были облака.
Колокола. Мороз по коже.
Горели грешники в аду.
И где-то мыкался прохожий
у Саваофа на виду.
...Я был послушный и неслышный.
Про Бога нянька мне врала.
Грозилась чертом и Всевышним
и в церковь кланяться звала.
Да, знать, врала она без меры,
переборщила сгоряча...
... Шли по Арбату пионеры,
шли, в барабаны грохоча,
и что-то пели про картошку,
про пионерскую еду,
и я глядел на них в окошко
у Саваофа на виду.
А Бог мигнул мне глазом черным
так, ни с того и ни с сего,
и вдруг я понял: это ж дворник
стоит у дома моего.
1959
