Унылая кругом простерлась тишина,
Восходит медленно на небеса луна,
Трепещущий свой свет на рощи изливает
И с горестным лицом несчастных призывает
К местам, где мертвым сном природа вечно спит,
Где плакать и вздыхать ничто не воспретит.
О кроткая луна! о божество ночное!
Пролей свой свет туда, где смерть хранит в покое
Тот прах, что я иду слезами омочить;
Спеши, луна, спеши сей прах ты осветить!
Ты внемлешь мне, я зрю предмет моих желаний,
Свидетельницей будь ты всех моих стенаний:
Зрю царство смерти я и зрю ее предел,
Зрю кости, черепы, поля покрыты тел,
И как над трупами смеется червь презренный, -
Вот нашей гордости конец определенный.
О! ты, который всё разишь на свете сем,
Последнего раба становишь в ряд с царем,
Что добродетели и злобу истребляешь,
Что мудрость не щадишь, любви огнь потушаешь, -
Ужасный, мрачный гроб! увы! сколь часто ты
Блаженства нашего ниспровергал цветы,
Сколь часто разрывал ты те незримы узы,
Те нежные сердец чувствительных союзы;
Ты в лютости своей и ныне пожрал вновь
И дружбу верную, и страстную любовь!
Тебя объемлю я, целую прах любезный,
На хладный мрамор твой ручей катится слезный...
Увы! свершилось всё - и смертной той уж нет,
Которая мне в рай преобращала свет.
Покойся, милая! спи в гробе сем, Аннетта,
Уж более тебя не тронут бури света;
Удары счастия, что в жизни нас разят,
Покоя твоего уже не возмутят.
А я, с пленяющим навек расставшись взглядом,
Я медленным томлюсь и неисцельным ядом.
Как можно предузнать враждебный смертный рок}
Я мыслил провести в покое жизни ток
И, с юности моей развратам неподвластен,
Со склонностью своей не думал быть несчастен.
Когда я выступил на сей превратный свет,
Я счастью льстивому не кинулся вослед
И, не прельщаяся ни славой, ни тщетою,
Пленялся истиной и сердца красотою.
Я зрел, каков сей мир, я видел счастья луч,
Сокрытый в глубине неизмеримых туч.
О, свет! ужасных бедств, ужасных мук содетель!
Где мзда с пороками равняет добродетель,
Где гордость, до небес касаяся главой,
Невинность робкую теснит своей ногой,
Где роскошь в облаках блестящий взор скрывает
И пропасти стопой железной попирает.
Вращаяся в тебе, я видел подлу лесть,
Хотящу вкрасться в грудь, чтоб больше ран нанесть.
Я зрел в тебе людей коварных, злых, надменных,
Бесстыдностью своей в злодействах ободренных,
Которых казнь небес ни совесть не страшит,
Которых бог - корысть, а подлость - твердый щит!
Я зависть зрел всегда носящую железы;
Успехи из нее мои исторгли слезы;
Невинного меня искала погубить:
Кто добродетелен, не может счастлив быть.
Когда, зря бездны вкруг, в обманах, во смятенье,
Я в дружбе кинулся найти успокоенье,
Святое дружество! О нежный дар небес!
Коликих мне и ты виною было слез!
Те, кои дружбу мне и верность обещали,
Увы! друзья мои! друзья враги мне стали.
Я злобу презирал, и сам ей жертвой был;
Но тем опасней враг, чем больше он нам мил!
О, небо! сколько змей, рожденных мрачным адом,
За всю мою любовь платили злейшим ядом
И, злость невинностью умея прикрывать,
Могли и тут губить, где б должно подкреплять.
Тогда, познав обман, познавши заблужденье,
Я вдруг из бурей сих прешел в уединенье,
Прешел - и заключил лишь самого себя,
Далече от людей найти покой мнил я.
Опасны страсти нам, но тишина страшнее;
Увы, бесчувственность всего на свете злее!
Прельщенный новою блестящею мечтой,
В замену счастия найти я мнил покой;
Увы! здесь нет тебя, и ищут бесполезно.
Я думал мир вкушать, но что же мир сей был!..
Вдруг свет мне сделался печален, пуст, уныл,
Всё стало тягостно, мучительно, превратно,
Я жизнь, несносну жизнь хотел прервать стократно;
Тогда, в престрашной сей мне в мире пустоты,
Аннетта! божество! мне тут явилась ты,
Подруга верная, имея нежны взгляды,
Пришла несчастному подать лучи отрады.
Увы, узрев тебя, узрел мгновенно я,
Что счастье и покой во взорах у тебя.
Во взорах сих - небес блеск, рай изображался;
Мне мрачен солнца свет пред молньей их казался.
С сих только пор лишь стал я жизнь мою ценить,
Аннетта, чрез тебя привык ее любить.
Ах! льзя ли не любить тогда мне жизни было,
Когда ты новую мне душу в грудь вложила,
Когда сказала мне с улыбкой на устах
И с нежным, пламенным румянцем на щеках:
'Люби меня, как я люблю тебя сердечно,
Чрез страсть взаимную счастливы будем вечно'.
Увы! в полночный сей унылый тихий час
Мне мнится, что еще сей твой я слышу глас.
О друг души моей! когда то справедливо,
Что сердце чувствовать по смерти станет живо
Всё то, что чувствует во время жизни сей,
То знай, что вечность лишь предел любви моей.
1805
