Много незабвенных мне сказала
слов и молодых и громовых
площадь у Финляндского вокзала,
где застыл тяжёлый броневик.
Кажется, что злей и беспощадней
щелкает мотор, как соловей,
и стоит у бойницы на башне
бронзовый сутулый человек.
Он в тумане северном и белом
предводителем громадных сил —
кепку из кармана не успел он
вытащить, а может, позабыл.
Говорит он строгим невским водам,
а кругом, литая встарь, она,
черным и замасленным заводом
Выборгская встала сторона.
Перед ним идет Нева рябая,
скупо зеленея, как трава,
он стоит, рукою вырубая
на граните грозные слова.
Он прищуренным смеется глазом,
серое пальто его звенит,
кажется, что оживает разом
неподвижный навсегда гранит.
Сдвинется, сейчас пойдёт, наверно,
буря обовьёт его — свежа, —
передачей гусеничной мерно,
злобно устрашая, дребезжа…
Ненависть моя — навеки знаменита,
я тебе, моё оружье, рад, —
а слова выходят из гранита,
на броневике они горят.
Как огонь, летят они в сраженье,
и несут они через века
славу и победу, убежденье
гениального большевика.
Потому что в мире нашем новом
и на новом нашем языке
имя Ленин будет первым словом
ощутимым, словно на руке.
1933
