Мой отец — простой водопроводчик,
Ну, а мне судьба судила петь.
Мой отец над сетью труб хлопочет,
Я стихов вызваниваю сеть.
Кровь отца, вскипавшая, потея,
Мучась над трубой из чугуна,
Мне теперь для ямба иль хорея
Волноваться отдана.
Но, как видно, кровь стихов сильнее:
От отца не скроюсь никуда,—
Даже в ямбе, даже и в хорее —
Родинка отцовского труда.
Даже и в кипенье пред работой,
Знать, отцовский норов перенял,—
Только то, что звал отец охотой,
Вдохновеньем кличут у меня.
Миг — и словно искоркой зацепит,
Миг — и я в виденьях трудовых,
И кипучий и певучий трепет
Сам стряхнет мой первый стих.
Вспыхнет ритма колыханье,
Полыхнет упругий звук,—
Близких мускулов дыханье,
Труб чугунный перестук...
А потом, как мастерством взыграю,
Не удам и батьке-старику,—
То как будто без конца, без краю
Строки разгоняю... вдруг и на скаку,
Как трубу, бывает, обрубаю
Стихотворную строку.
Ну, а то,— и сам дышу утайкой,—
Повинуясь ритму строк своих,
Тихой-тихой гайкой —
Паузой скрепляю стих.
Пауза... и снова, снова строчки
Заиграют песней чугуна...
Что ни строчка — в трудовой сорочке
Вдохновеньем рождена.
Так вот и кладу я песни-сети.
Многим и не вздумать никогда,
Что живет в искуснике-поэте
Сын водопроводного труда.
1923
