Покой — в проплывающем облаке. Забыты мечи и орала.
Вовек не бывавшему в обмороке неведомо чувство астрала.
Безумцев забавы опасные. Околица тысячелетья.
А утро — стоячее, пасмурное... Неужто могу не стареть я?
Неужто дано попустительство мне, жалкой ликующей глине,
и эта стезя обольстительная в глухой раскаленной малине?
Неужто уволен до вечера от подлой и злой процедуры —
ветшания тела, привеченного всей прелестью местной натуры?
Прыщ, чирий я, черная оспина, но — как нам без разговора:
Ты всем нас пожаловал, Господи, но всех и разжалуешь скоро.
Иль, может, тому, кто влюбился так в Твое загляденье земное,
за это посмертно предписано совсем заведенье иное?
Так что ж я сияю, как гривенник, как глупый расхожий полтинник,
открыв этот горний молитвенник, молитвенник мой, Твой малинник...
1960
