Я во Львове. Служу на сборах,
в красных кронах, лепных соборах.
Там столкнулся с судьбой моей
лейтенант Загорин. Андрей.
(Странно... Даже Андрей Андреевич, 1933, 174. Сапог 42. Он дал мне свою гимнастерку. Она сомкнулась на моей груди тугая, как кожа тополя. И внезапно над моей головой зашумела чужая жизнь, судьба, как шумят кроны... «Странно»,— подумал я...)

Ночь. 
Мешая Маркса с Авиценной, 
спирт с вином, с луной Целиноград, 
о России 
рубят офицеры. 
А Загорин мой — зеленоглаз! 

И как фары огненные манят — 
из его цыганского лица 
вылетал сжигающий румянец 
декабриста или чернеца. 

Так же, может, Лермонтов и Пестель, 
как и вы, сидели, лейтенант. 
Смысл России 
исключает бездарь. 
Тухачевский ставил на талант. 

Если чей-то череп застил свет, 
вы навылет прошибали череп 
и в свободу 
глядели 
через — 
как глядят в смотровую щель! 

Но и вас сносило наземь, косо, 
сжав коня кусачками рейтуз. 
«Ах, поручик, биты ваши козыри». 
«Крою сердцем — это пятый туз!» 

Огненное офицерство! 
Сердце — ваш беспроигрышный бой, 
Амбразуры закрывает сердце. 
Гибнет от булавки
болевой.

На балкон мы вышли. 
Внизу шумел Львов. 
Он рассказал мне свою историю. У каждого
офицера есть своя история. В этой была
женщина и лифт.
«Странно»,— подумал я... 

1965
Вознесенский Андрей
Поэт:
Категории:
Стихи