Когда историки, как Страшный Суд,
придут порыться по секретным сейфам,
быть может, среди тех, кого найдут,
им попадется и мой дядя Стефан.
Пускай присмотрятся к его судьбе.
До революции — подпольщик пылкий,
почти мальчишкой в РСДРП
и срок свой отбывал в сибирской ссылке.
Он в красном Двинске возглавлял Совет
и Витебском руководил губернским…
А памятника дяде нет как нет,
хоть он давно уж в царствии небесном.
Да, в царствии небесном. Рай и ад —
лишь образ подлинной дихотомии
добра и зла. И Стефан, старший брат
отца, хоть и не ждал себе наград
от Революции и от России,
а все-таки на небо будет взят.
А взят он был — понятно, кем и как —
один из первых и погиб тогда же.
А я ребенком на его руках
сидела и курила трубку даже.
Он сказки сочинял для нас, детей…
А позже, в «жизни-после-жизни» нашей,
возник в рассказах матери моей
и женщины, его немного знавшей.
Погиб мой дядя. Нет по нем следа,
по нем и по жене его, латышке.
А крохи сведений я не тогда,
а позже собирала понаслышке.
Нет бога в небесах, а космос пуст.
И мне твердят, что нет понятий твердых.
Но есть еще, есть небо наших чувств
и нашей нежной памяти о мертвых.
1955
