Нет за душой у меня никакой корысти,
Это единственное, в чём мне ещё везёт.
И хоть глаза у меня разные и вразлёт,
В небо заезженное вперяюсь сквозь листья
Здесь, где так близко внуковский аэропорт.
Ах, самолёты летают не выше, чем птицы,
Ввинчен в несчастный мой слух самолётный винт,
След реактивный, как госпитальный бинт
В памяти, — видимо, к югу лайнер стремится,
И заливаюсь краской, что твой гиацинт.
Там, где в военные годы я бинтовала лица,
Там, где был госпиталь, детство, имперский тыл,
Где была кровь привычнее школьных чернил,
Там заграница, боже мой, там заграница!
И ни при чём гиацинта розовый пыл.
Ах, как легко от империи край отломан, —
Легче, чем от лозы виноградной кисть.
Всё-таки есть, есть у меня корысть, —
Вывинтить из ушей самолётный гомон,
Голыми дёснами след реактивный разгрызть.
Это, пожалуй, легче сделать, чем выжечь
Память свою, печальную память свою.
Я не в саду — в эпицентре распада стою
И из косящих глаз слёзы пытаюсь выжать.
Будем считать, что из неба я слёзы пью
И под сурдинку небес гиацинт пою.
12 апреля 2002
