До свиданья, мама...
С тихим клёкотом
журавли - над зеленью берёз.
Четвёртый день
промасленные локти
над шпалами качает паровоз.
Дорожные, заученные знаки,
я еду в край,
где можно подтвердить,
что я мастак не только на бумаге
махать кувалдой
и дрова рубить.
Что топором владею и лопатой,
что знаю крепко,
что такое пот...
Охваченный невиданным закатом,
влетает поезд
в солнечный пролёт.
На древнем небе
загустела темень,
луна скуластая
созрела за стеклом,
и облако,
как врубелевский демон,
расправило лиловое крыло.
Я утром выйду,
сяду в мшистом кресле,
из рюкзака достану варенец,
и в честь меня
восторженную песню
талантливо отщёлкает скворец.
И ястреб проплывёт,
крылом разрезав
седую накипь
облачных громад,
и прогрохочут листовым железом
всю зиму промолчавшие грома.
Не ведая
про уголовный кодекс,
средь белого,
средь тихого утра
меня обыщут
на большой дороге
бездомные, бродячие ветра.
Ищите!
Распахну пиджак без страха -
весёлый в жизни выпал мне удел,
ведь кроме сердца да простой рубахи
я никогда богатства не имел.
Вернусь я, мама, -
что со мной стрясётся,
вернусь я, мама,
заревой порой
чуть погрубевший,
чуть пропахший солнцем,
лесной смолой
и усьманской махрой.
Всё реже вспоминающий,
всё реже
ту, от которой
так сходил с ума...
А в остальном
останусь парнем прежним,
влюблённым в ветры,
грозы
и грома,
в людей,
в цветы,
в строку стихотворенья,
в кричащие тревожно поезда,
счастливый тем,
что чуть ли не с рожденья
я только сердца слушался всегда.
1970
