Ну, вот:
                Жил-был мужик Федот — 
                «Пустой Живот».
Недаром прозвищем таким он прозывался.
                Как черный вол, весь век
                Трудился человек,
А всё, как голым был, так голым оставался — 
        Ни на себе, ни на жене!
Нет к счастью, хоть ты что, для мужика подходу.
        Нужда крепчала год от году
И наконец совсем Федотушку к стене
        Прижала так — хоть с моста в воду.
        Ну, хоть живым ложися в гроб!
«Весна-то... Вёдрышко!.. И этаку погоду
Да прогулять?! — стонал несчастный хлебороб,
        Руками стиснув жаркий лоб. — 
Святитель Миколай! Мать пресвятая дева,
        Избави от лихой беды!»
У мужика зерна не то что для посева,
Но горсти не было давно уж для еды.
Затосковал Федот. Здоровье стало хуже.
        Но, явно тая с каждым днем,
        Мужик, стянув живот ремнем
                    Потуже,
        Решил говеть. Пока говел — 
                    Не ел,
                И отговевши,
                Сидел не евши.
        «Охти, беда! Охти, беда! — 
Кряхтел Федот. — Как быть? И жить-то неохота!»
А через день-другой и след простыл Федота:
        Ушел неведомо куда!
Федотиха, в слезах от горя и стыда,
Сама себя кляла и всячески ругала,
        Что, дескать, мужа проморгала.
                    А муж,
        Сумев уйти тайком от бабы,
        Не разбирая вешних луж,
        Чрез ямы, рытвины, ухабы,
        По пахоти, по целине
        Шагал к неведомой стране, — 
Ну, если не к стране, то, скажем, так куда-то,
Где люди, мол, живут и сыто и богато,
        Где всё, чего ни спросишь, есть,
        Где мужику дадут... поесть!
        Худой да легкий с голодовки,
        Федот шагал без остановки,
        Порой почти бежал бегом,
        А как опомнился уж к ночи,
        Стал протирать в испуге очи:
Дождь, ветер, а кругом... дремучий лес кругом.
Искать — туда, сюда... Ни признаку дороги.
От устали Федот едва волочит ноги;
Уж мысль была присесть на первый же пенек, — 
Ан только в поисках пенька он кинул взглядом,
        Ни дать ни взять — избушка рядом.
        В окне маячит огонек.
Кой-как нащупав дверь, обитую рогожей,
            Федот вошел в избу.
            «Здорово, землячок! — 
Федота встретил так хозяин-старичок. — 
        Присядь. Устал, поди, пригожий?
        Чай, издалёка держишь путь?»
            «Из Голодаевки».
            «Деревня мне знакома.
            Рад гостю. Раздевайсь».
            «Мне малость бы соснуть».
        «Располагайся, брат, как дома.
А только что я спать не евши не ложусь.
            Ты как на этот счет?»
            «Я... что ж? Не откажусь!..»
«Добро. Мой руки-то. Водица у окошка».
«Ну, — думает Федот, — хороший хлебосол:
                Зовет за стол,
А на столе, гляди, хотя бы хлеба крошка!»
«Умылся? — между тем хлопочет старичок. — 
    Теперь садись да знай: молчок!»
А сам залопотал: «А ну-тка, Диво, Диво!
            Входи в избушку живо,
            Секися да рубися,
            В горшок само ложися,
                    Упарься,
                    Прижарься,
            Взрумянься на огне
            И подавайся мне!»
        В избу, гагакнувши за дверью,
        Вбежало Диво — гусь по перью.
        Вздул огонечек гусь в золе,
        Сам кипятком себя ошпарил,
        В огне как следует поджарил
        И очутился на столе.
        «Ешь! — говорит старик Федоту. — 
        Люблю попотчевать гостей.
        Ешь, наедайся, брат, в охоту, — 
        Но только, чур, не трожь костей!»
Упрашивать себя мужик наш не заставил:
Съел гуся начисто, лишь косточки оставил.
            Встал, отдувался:
            «Ф-фу! Ввек так не едал!»
        А дед опять залопотал:
        «Ну, кости, кости, собирайтесь
                И убирайтесь!»
Глядь, уж и нет костей: как был, и жив и цел,
            Гусь со стола слетел.
«Эх! — крякнул тут Федот, увидя штуку эту. — 
        Цены такому гусю нету!»
 — «Не покупал, — сказал старик, — не продаю:
        Хорошим людям так даю.
Коль Диво нравится, бери себе на счастье!»
 — «Да батюшка ж ты мой! Да благодетель мой!»
На радостях, забыв про ночь и про ненастье,
        Федот с подарком под полой,
        Что было ног, помчал домой.
                    Примчал.
            «Ну что, жена? Здорова?»
        И молвить ей не давши слова,
        За стол скорее усадил,
        Мясцом гусиным угостил
        И Диво жить заставил снова.
        Вся охмелевши от мясного,
        «Ахти!» — раскрыла баба рот,
        Глядит, глазам своим не веря.
        Смеется радостно Федот:
        «Не голодать уж нам теперя!»


Поживши на мясном денька примерно два,
И телом и душой Федот совсем воспрянул.
Вот в лес на третий день ушел он по дрова,
А следом поп во двор к Федотихе нагрянул:
«Слыхали!.. Как же!.. Да!.. Пошла везде молва
                Про ваше Диво.
        Из-за него-де нерадиво
        Блюсти ты стала с мужем пост.
Как?! Я... отец ваш... я... молюсь о вас, пекуся,
А вы — скоромиться?!» Тут, увидавши гуся,
            Поп цап его за хвост!
Ан руки-то к хвосту и приросли у бати.
            «Постой, отец! Постой!
            Ведь гусь-то не простой!»
Помещик, глядь, бежит соседний, сам не свой:
        «Вцепился в гуся ты некстати:
        Хоть у деревни справься всей, — 
        Гусь этот — из моих гусей!»
                    «Сей гусь?!»
                    «Вот — сей!!»
        «Врешь! По какому это праву?»
        Дав сгоряча тут волю нраву,
        Помещик наш отца Варнаву
        За бороденку — хвать!
        Ан рук уже не оторвать.
        «Иван Перфильич! Вы — забавник!»
        Где ни возьмися, сам исправник:
        «Тут дело ясное вполне:
        Принадлежит сей гусь казне!»
        «Гусями вы еще не брали!..»
                    «В казну!»
            «В казну! кому б вы врали
        Другому, только бы не мне!»
                Исправник взвыл:
                «Нахал! Вы — грубы!
Я — дворянин, прошу понять!» — 
И кулаком нахала в зубы. 
Ан кулака уж не отнять.
Кричал помещик, поп, исправник — все охрипли,
На крик охотников других несло, несло...
        И все один к другому липли.
Гагакал дивный гусь, а жадных душ число
            Росло, росло, росло...
        Огромный хвост людей за Дивом
Тянулся по горам, пескам, лесам и нивам.
Весна испортилась, ударил вновь мороз,
        А страшный хвост у дивной птицы
                Всё рос да рос.
И, бают, вот уж он почти что у столицы.
Событья, стало быть, какие у дверей!
        Подумать — обольешься потом.
Чем всё б ни кончилось, но только бы скорей!
Федот!! Ну, где Федот?.. Всё дело за Федотом!

1914