Уходит из Навтлуга батарея. 
Тбилиси, вид твой трогателен и нелеп: 
по-прежнему на синем - "бакалея", 
и по-коричневому - "хлеб". 

Вот "парикмахерская", "гастроном", "пивная". 
Вдруг оживают вывески. Живут. 
Бегут за нами, руки воздевая. 
С машины стаскивают нас. Зовут. 

Мешаются с толпою женщин. 
Бегут, пока не скроет поворот... 
Их платьица из разноцветной жести 
осенний ветер теребит и рвет. 

Ах, жестяные, жалостные люди! 
Вам обо мне подумать предстоит. 
Там с вами девочка. Она меня не любит. 
Она у "школы", как всегда, стоит. 

И, может быть, когда мой смертный час наступит, 
она войдет под вывесок густую сень, 
паек свой небогатый купит, 
возьмет билет. На старый фильм. На семь. 

Мы проезжаем город. По проспекту. 
Мы выезжаем за гору. Война. 
И вывески, как старые конспекты, 
свои распахивают письмена. 

О вывески в дни мира и войны! 
Что ни случись: потоп, землетрясенье, 
январский холод, листопад осенний - 
а им висеть. Они пригвождены.

1964