Синело утро. Было рано. 
Москва измученно спала. 
Вдруг в окна сквозь двойные рамы 
послышались колокола.

И я взглянул на небо в страхе:
там, сквозь туман, издалека 
ломились черные монахи... 
А это были облака.

Колокола. Мороз по коже. 
Горели грешники в аду. 
И где-то мыкался прохожий 
у Саваофа на виду.

...Я был послушный и неслышный. 
Про Бога нянька мне врала. 
Грозилась чертом и Всевышним 
и в церковь кланяться звала.

Да, знать, врала она без меры, 
переборщила сгоряча... 
... Шли по Арбату пионеры, 
шли, в барабаны грохоча,

и что-то пели про картошку, 
про пионерскую еду, 
и я глядел на них в окошко 
у Саваофа на виду.

А Бог мигнул мне глазом черным 
так, ни с того и ни с сего, 
и вдруг я понял: это ж дворник 
стоит у дома моего.

1959