По Грузинскому валу воинственно ставя носок, 
ты как будто в полете, и твой золотой голосок 
в простодушные уши продрогших прохожих струится. 
Но хотя он возвышен, и ярок, и чист, и высок, 
не успеешь моргнуть - а уже просочился в песок, 
и другими уже голосами гордится столица. 

Как чиновна она, неприступна она, брат, с крыльца, 
и не сходит уже позолота с ее, брат, лица, 
так что в тесном квадрате двора поспевай, брат, вертеться. 
Где уж годы беречь, если сыплются дождичком дни, 
и тяжки и горьки, как свинцовые пульки, они, 
и ложатся один за другим возле самого сердца. 

 И фортуна твоя, подбоченясь, глядит из окна, 
ослепленная мыслью, что ей перспектива видна 
меж домов и дворов... Будто это и есть перспектива. 
И дорога твоя от рожденья -- то мир, то война, 
то "Вернись!", то "Ступай!", то "Прости!", то "Прощай!", то "Счастливо!" 

По Грузинскому валу к финалу рабочего дня 
заломив козырек, ошалев от обид и вранья, 
независимый облик храня, прогуляться неплохо... 
Навостриться бы мне разводить своих братьев плечом, 
научиться бы мне, чтобы так не жалеть ни о чем, 
да как видно, уже не успеть до последнего вздоха.

1988