На дачной скрипучей веранде
Весь вечер царит оживленье.
К глазастой художнице Ванде
Случайно сползлись в воскресенье
Провизор, курсистка, певица,
Писатель, дантист и певица.
'Хотите вина иль печенья?'
Спросила писателя Ванда,
Подумав в жестоком смущенье:
'Налезла огромная банда!
Пожалуй, на столько баранов
Не хватит ножей и стаканов'.
Курсистка упорно жевала.
Косясь на остатки от торта,
Решила спокойно и вяло:
'Буржуйка последнего сорта'.
Девица с азартом макаки
Смотрела писателю в баки.
Писатель за дверью на полке
Не видя своих сочинений,
Подумал привычно и колко:
'Отсталость!' и стал в отдаленьи,
Засунувши гордые руки
В трик**о**вые стильные брюки.
Провизор, влюбленный и потный,
Исследовал шею хозяйки,
Мечтая в истоме дремотной:
'Ей-богу! Совсем как из лайки...
О, если б немножко потрогать!'
И вилкою чистил свой ноготь.
Певица пускала рулады
Все реже, и реже, и реже.
Потом, покраснев от досады,
Замолкла: 'Не просят! Невежи...
Мещане без вкуса и чувства!
Для них ли святое искусство?'
Наелись. Спустились с веранды
К измученной пыльной сирени.
В глазах умирающей Ванды
Любезность, тоска и презренье -
'Свести их к пруду иль в беседку?
Спустить ли с веревки Валетку?'
Уселись под старой сосною.
Писатель сказал: 'Как в романе...'
Девица вильнула спиною,
Провизор порылся в кармане
И чиркнул над кислой певичкой
Бенгальскою красною спичкой.
1910
