1. Бунт

Буйность воскликновений,
Звоны копыт о лед;
Гуды и гул борений,
Камней разгульный лёт.
Это свободы Гений
Толпы мутит, мятет.
Всюду водовороты,
Лопнул упругий кран.
В весе полен — полеты,
В грузе бревна — таран.
Богом был царь. Но что-то
Сдвинулось. Он — тиран!
Зверь, отхлебнувший крови,
И захлебнется в ней.
Гончую ль остановишь
Свору ночных страстей?
Вихорь безумья, внове
Веяньем вольным вей!
Миг — и в щепах плотина,
Вал все препоны снес.
Вот ниспадет лавина,
Вот запоет хаос.
Миг… Вдруг хлыст господина!
Зверь заскулил, как пес.
Тщетно борись с волнами,
Дно нащупывай, шарь…
Ничего под ногами, —
Тонешь ты, русский царь!
Вдруг барабан и знамя,
Твердо идут, как встарь.
Преображенский, первый
Близится батальон.
Царские крепнут нервы,
Выпрямляется трон.
О, воистину первый
В мире всем батальон!
Словно Урала скалы
Или Невы гранит,
Синяя сталь сверкала.
Что за волшебный вид!
Щерится зверь; оскалы
Морды; визжит; бежит.
Громче «ура», солдаты,
Слуги, друзья, рабы!
Самодержавье свято
И тяжелей судьбы.
Дружно «ура», ребята.
Шире крестите лбы.
Вам же года неволи
Ваши несут штыки.
Бунту безумной голи
Окрик, прицел, клыки!
В буйном ты, Русь, камзоле
Цепи тоски влеки.
Вашим же детям цепи
И подневольный труд.
Эх, широки вы, степи,
Буйных разгулов гуд!
Против себя же крепи
Выстрой, о, русский люд!

2. Барон Розен

Розен вел свою роту
Стройно, как на параде
Раз-два, раз-два —
(В сердце забота,
Тоска во взгляде,
Тяжела голова)
Через Фурштатскую
И по Галерной
На площадь Сенатскую,
Иль к Императору?
Всюду беда!
Ни черту, ни Богу,
Ни «нет», ни «да»!
В ногу, в ногу,
Быть беде:
Поп дорогу
Пересек.
Ждут потери,
Пасть в борьбе
И не верить
Ни судьбе,
Ни звезде,
Бедный, убогий
Человек…
Царь — тиран.
Но он ли изменит,
Сын поколений
Эстляндских дворян?
Столько верных
Царских слуг
Слышало мерный
Ног солдатских
Топот и стук…
О, кому же
Ныне служить?!
Уже, уже
Тонкая нить.
За кого сложить
Свою голову?
И как олово
Тяжела голова,
И в ушах стучат
— Раз-два, раз-два —
Топоты невеселого
Мерного и тяжелого
Шага солдат…

3. Бегство

Бежали…
Дул сырой, морской
Ветер с такой тоской…
Стреляли.
Неслась картечь,
Как порывы сырого ветра,
И пушек извергали черные недра
Смерти смерч…
Чрез полыньи и крови лужи
Вел по Неве свой нестройный взвод
Бестужев.
Ядра ломали лед.
Рылеев,
В серой толпе затерявшись, бежал,
Звал, рукой безнадежно махал:
«Смелее!..»
И Кюхельбекер, бедная Кюхля,
Рыхлая рохля, шлепал по снегу
Ногами, обутыми в слишком широкие туфли,
И еще верил в победу.
Юный Одоевский
Тоже кричал и тоже бежал.
Боже, не праздник, не светлый бал…
Где скроешься?!
На перекрестке Булатов
Думал: «не с ними ли светлая смерть,
Близкое небо, ясная твердь,
Твердая смерть солдата?..»
И слыша, как бухают пушки,
Князь Трубецкой
С смертной тоской
Зарылся лицом в подушки.
И ежась от боли
И нервно смеясь,
Бедный Князь,
Вождь поневоле,
Как будто попавши во фраке в грязь,
Морщился, корчился, весь виясь,
Брезгливо, бессильно и думал: «доколе, доколе, доколе?..»
И серые, сирые,
Пошедшие вслед командирам,
Вслед офицерам,
С слепою верой
Солдаты
Бежали, как стадо,
Ибо не знали,
Что делать им надо,
За что умирать?
Они, прогнавшие Наполеона,
Бежали с воем, визгом и стоном,
Русской свободы бессильная рать.
«Эй, Фадеич,
Дай тебе подсоблю,
У тебя колено в крови!»
Нет, не избегнуть смерти иль плена…
Кто там, — враги иль свои?..